[Armencho]

Новый главред «Дождя» Роман Баданин – о том, как и зачем изменится телеканал

1:

В июне главным редактором телеканала «Дождь» стал Роман Баданин. До этого он руководил редакцией сайта РБК и вместе с другими медиаменеджерами холдинга покинул его в мае, как говорят на российском медиарынке, из-за давления властей на акционера РБК Михаила Прохорова в связи с публикациями о дочерях Владимира Путина и другими расследованиями. Придя на «Дождь», Баданин снова занялся производством новостей и расследованиями. В то же время члены предыдущей команды канала постепенно его покидают.
В интервью интернет-изданию Meduza Роман Баданин рассказал о том, как он меняет канал, о ситуации с коллективом, об уходе из РБК и о том, как российская власть пыталась контролировать агентство. А также о том, зачем делать расследования, после которых ничего не меняется, и об отношениях журналиста и власти.
Мы публикуем наиболее интересные его высказывания.
Перезапуск – это больше философский процесс. Он подразумевает, что не только облик «Дождя» должен измениться, но и его восприятие у аудитории, да и сама аудитория, ее состав и характеристики. Канал должен стать более рациональным и, следовательно, рассчитанным в том числе на более рациональную аудиторию. При этом «Дождь» не должен терять прежний юношеский задор.
Изменится главная новостная линейка. Она, собственно, состоит всего лишь из трех компонентов: дневное информационное вещание, вечернее шоу и итоговая информационная программа.
«Про «Дождь» нужно понимать одну важную вещь. Мы почти не телеканал в классическом смысле слова и последние три года с каждым днем все меньше и меньше им являемся»

Мы уже секвестировали дневное информационное вещание, поскольку это та ниша, на которую у нас нет ресурсов. Здесь много конкурентов, и непонятно, за какую аудиторию и какими силами мы сражаемся в течение дня.
Цементом между выпусками (новостей. – Ред.) будут роботизированные новости – этакий Euronews.
Про «Дождь» нужно понимать одну важную вещь. Мы почти не телеканал в классическом смысле слова и последние три года с каждым днем все меньше и меньше им являемся. Это значит, что у нас нет как такового эфирного вещания.
Наша дневная сетка как состояла, так и состоит в основном из повторов, музыкального вещания и новостей, которых теперь стало меньше, но они стали насыщеннее.
Цель реформы применительно к дню – без уменьшения общих цифр по подписке сократить расходы на день, бросив все силы на производство вечернего шоу, где должны быть эксклюзивы, репортажи и колонки. Перебросить с того места, где нам сложно зарабатывать и конкурировать, в то место, где мы можем зарабатывать и конкурировать.
Каждый вечер у нас будет олицетворенное шоу с конкретным ведущим. Более того, все эти ведущие – опытные, что по-английски называется mature. Это должно считываться, и мы надеемся, что это считывается и визуально, и со слуха. Идея в том, чтобы убрать обезличенность и сквозную ротацию лиц.

Моя гипотеза состоит в том, что аудитория, которая реагировала на «Дождь» эмоционально, либо иссякла, либо иссяк ее запал. К тому же это не та аудитория, у которой много денег и желания, так сказать, рационально поглощать информацию. Это тоже давным-давно исследованный феномен. <...> Короче, весь этот эксперимент нацелен на то, чтобы, не отказываясь от прошлой аудитории, к сожалению, почему-то застывшей в своем росте, попытаться наработать аудиторию новую, рациональную.
Растущая доля дистрибуции говорит о том, что мы должны сохранить наше подобие телевидения. И мы все понимали, что от повестки, которая закрепилась за телеканалом «Дождь» раньше, отказываться бессмысленно, и нужно создавать параллельно, в переплетении с ней, новую, которой не было.
Я называю все происходящее сейчас на «Дожде» небывалым экспериментом. Это попытка – и пусть эта фраза не прозвучит ни для кого обидной – приделать к телевизору голову. Никто в российской действительности такого не делал, потому что у государственных телеканалов нет на это потенции, а другого телевидения у нас нет. Замысел простой: попытаться хоть в какой-то степени, пользуясь таким историческим шансом, скрестить традиционную журналистику, которая склонна к усложнению, и телевизор, который склонен к упрощению.
Я предполагаю, что они (старые и новые сотрудники. – Ред.) не до конца срослись. Фактуры не знаю, но есть сложная проблема, что две группы относятся друг к другу настороженно, потому что у каждой из этих групп есть компетенции, пока недоступные другой. Одна опасается другую, потому что думает, что другая пришла ее выжить, а другая – от стеснения, например, потому что понимает, что не может выйти в кадр. У нас почти все новые корреспонденты еще не получили паспорт ведущего, и они тоже комплексуют.
«Я называю все происходящее сейчас на «Дожде» небывалым экспериментом»

Практика показывает, что видео точно работает для нашей аудитории лучше с точки зрения подписки. Зритель и читатель нынешнего сайта не привык, а может быть, и вообще абсолютный российский читатель не привык платить за текст – тем более в случае с «Дождем». Поэтому в каких-то случаях с точки зрения смысла, может, текст лучше бы выстрелил или по крайней мере мог бы подкреплять видео, но с точки зрения денег счет пока 1:0 в пользу видео.
Вопрос о том, как развивать тексты на «Дожде», не закрыт. Скорее всего, он реализуется в следующем направлении: мы, как и все СМИ, боремся за нечто такое аморфное, под названием реноме, паблисити, за трафик в конечном итоге. Для этого нужны новости. Наши новости бесплатные, и мы будем и хотим их создавать. Но у нас есть другой продукт, за который, в отличие от новостей, платят. Поэтому за каждой достойной новостью должно следовать какое-то развитие, поворот в жанре видео. А будет ли еще другой поворот в виде большого текста, тоже, возможно, платного, – пока открытый вопрос.
Мы должны стараться поставлять читателю сайта и зрителю канала продукт в то время, когда он этого хочет, – днем строго по часам, исключая обеденный перерыв. То есть новости мы должны создавать не в вечернем выпуске новостей и не в то время, когда мы вдруг дозрели, а когда надо.
Раскрою секрет: к моему стыду, нынешняя моя редактура и тех моих замов, которые пришли со мной, ограничивается текстом, первоосновой сюжета. Но у нас пока нет компетенции, чтобы погрузиться в итоговую визуальную редактуру.
Если в целом про деньги говорить, то мы осторожно сводим концы с концами. Живем в ноль.
Мы объективное медиа, и у нас нет уклонов, поэтому нам важны все ньюсмейкеры, если у них есть эти самые «ньюсы».
«Если в целом про деньги говорить, то мы осторожно сводим концы с концами. Живем в ноль»

РБК – это самое большое СМИ в России. И это СМИ, которое за 2,5 года, что мы им командовали, не потеряло, а, наоборот, нарастило аудиторию и продемонстрировало, что оно не контролируемо по звонку.
Они (власти. – Ред.) пытались контролировать. Мы же тут не тайну какую-то обсуждаем. Эти попытки, когда они писали и звонили [гендиректору РБК Николаю] Молибогу, известны.
Люди, несмотря на то что они так мало принимают участия в политической и социальной жизни в России, всю эту жизнь оплачивают. Я верю в деньги. Как ни крути, я, ты, он, они это оплачивают. Поэтому они должны это знать. В центре всех этих расследований (журналистских. – Ред.) стоит общественный интерес, потому что это произошло за счет денег людей либо повлияет на их деньги в будущем. А где деньги, там и все остальное.
Снимать что-то можно, только оперируя здравым смыслом и журналистской этикой. Не будем скрывать, что каждый из нас может налажать, не подумав вовремя о формулировке. Ничего зазорного в том, чтобы извиниться, нет.